Главное сегодня

29/03/2024 ВСЕ НОВОСТИ
02.03.11 16:20
| Просмотров: 488 |

Александр Снегирев: Хочу научиться говорить на языке любви, страданий и счастья

Павел Смоляк, «Шум»

Короткая история. О писателе Александре Снегиреве я знал, но как-то не решался начать читать его книги, слишком сладко о нем писали критики и говорили маститые литераторы. Когда однажды я вошел в книжный магазин на романе Снегирева «Нефтяная Венера», словно на афише фильма, стояли сноски на награды писателя, главной из которых, естественно, была премия «Дебют». И все шло к тому, что роман о мальчике с синдромом Дауна получит премию «Национальный бестселлер», об этом трубила критика. Уже тут я не смог пройти мимо книг Александра Снегирева и буквально за месяц целиком обглодал все, что вышло из-под его пера. Потом познакомились во время банкета в «Астории», краткая беседа оставила странно чувство: со Снегиревым хотелось говорить дальше. Спустя несколько лет представился момент продолжить наш разговор.

Обычно планами заканчивают, но терпение у меня отсутствует. Над чем ты сейчас работаешь? Рассказы, повесть, роман?

Пишу рассказ, который, как тот хомячок, который вырос и стал лабрадором. Рассказ перерос в повесть и продолжает расти. Иду вслед за разматывающимся текстом. Чувствую себя акушером, который вместо одного ожидаемого ребенка принял уже троих, вот показался четвертый, пятый и конца и края не видно.

Взять последнюю твою книгу – повесть «Тщеславие». Речь в ней идет о молодом человеке, который случайно попадает в финал литературной премии, в итоге становится победителем и так далее, а между этими этапами – семинары в захолустном подмосковном доме отдыха, встреча с серьезным чиновником, банкет в конце. Говорят, что ты в книге многих известных в узких литературных кругах уважаемых людей высмеял. Так что же в действительности, кто-нибудь обиделся?

За шутливо-писательскими декорациями «Тщеславия» не все заметили простые, но важные лично для меня философско-готические, размышления. «Тщеславие» - книжка об откровениях серфера, о таинственном божестве-белке, о Призраке Тарковского, а не о сходстве второстепенных персонажей реальности с второстепенными персонажами вымысла. Я никого не высмеивал, лишь попытался поставить полумистическую комеди-драму в декорациях литературного мира.

А вообще стоит писать и думать: а Вася обидится, а вот на это Петя? Есть ли порог, за который переступать нельзя? Или искусство требует жертв?

Если думаешь о рамках, ступай в пресс-секретари к министру. Одни пишут, чтобы все чинно-благородно, аккуратненько, в рамках традиции, нравственно, в меру новаторски и поучительно, будто каждое слово с цензором согласовывают, прямо, как Данилкин. Я имею ввиду судью (по делу экс-главу НК «ЮКОС» Михаила Ходорковского – «Шум») и его мнимых или реальных литературных рабов. Другие пишут кровью. Тут не до реверансов, расчета и оглядок. Кровь сворачивается, она может иссякнуть, да и больно. Третьи пишут мечом. Наступает время творить мечом.

Писатель иногда должен рисковать: делать то, что абсурдное лучше бы не делать. Едешь в полном вагоне метро и видишь, как два гундосых громилы грубо пристают к размалеванной девице на кэблах. Народу битком и все отворачиваются. И покойнее последовать общему примеру, но зачем-то подходишь к громилам и говоришь: «Ребята, эта девушка со мной»… Понимая, что это зря и бесполезно...

И дело не в том, что писатель должен учить добру. Ведь люди называют добром все, что дает тепло и еду. Остальное - зло. Получается, солнечный день – добро, а шторм – зло. Писатель имеет право сомневаться, чугунная уверенность свойственна идиотам. Писатель может быть нежен и жесток. Упрекать писателя в жесткости все равно, что упрекать в жестокости участника штыковой атаки.

Что в «Нефтяной Венере», которая была в финале «Национального бестселлера», что в «Тщеславии» поднимаются политические темы, хотя книги совсем не о политике. Ты по образованию политолог, поэтому вопрос такой: политика в твоих книгах – это «профессиональное» или зов души?

Я не могу искренне увлечься политикой. Возможно, причина в том, что меня шесть лет в университете натаскивали и, узнав многое, я утратил иллюзии. Мое восприятие политики скорее философское, художественное. Политика интересна мне как зеркало, в котором преломляются человеческие слабости, достоинства и пороки, потому персонажи моих книжек рассуждают о политике или оказываются в «политических» ситуациях.

Политика в России очень интересна, не как цивилизованный процесс, а как парад коварных интриг, циничных преступлений, хитрых козней. Клад для писателя. Только если писатель не принимает одну из сторон. В противном случае получаются не книги, а материалы на злобу дня. Литература не может быть горячей, как пирожки или новости. Принимать ту или иную сторону художественно наивно, но очень соблазнительно. А ведь для искусства слепой гнев простого народа скучен так же, как чванство богачей.

Кстати, почему ты не пишешь публицистику? Не обращаешься к массам?

Эссе, журналистика не мой жанр. Мне еще в школе не давались стометровки, зато дистанции на четыре километра пробегал первым. Недавно я решил было написать что-то вроде эссе, но вышло всего лишь короткое, абсурдное размышление. Поделюсь отрывком.

«Представьте, что Христос выжил. Не воскрес, а именно выжил. Пилат принял кулуарное решение и легионеры вместо копья под ребро, бережно сняли Мученика с креста. Выдернули гвозди, избавили от тернового венца, оказали первую помощь. Вызвали лучших лекарей за счет императорской казны. Пилат унял пыл фарисеев. И вот лежит Христос в затененной колоннаде, под паланкином. Мама Мария регулярно приносит Сыну апельсины, возлюбленная Магдалина смазывает Его раны маслом из олив Гефсиманского сада. Иуда публично раскаивается, передает тридцать серебряников в фонд помощи детям больным раком и берёт у Христа интервью, чтобы глашатаи зачитали его на всех площадях Империи.

Христос стремительно поправляется, становясь модным персонажем и, что называется, must have. Юноши стремятся послушать Его, менее успешные коллеги утверждают, что и сами ого-го, их тоже однажды чуть не распяли, уже дело завели. Кто-то распускает байки о том, что вместе с Христом раздавил не одну бутылочку галилейского, вместе противостоял искушениям, был рядом, когда Он воскресил Лазаря. Прекрасные танцовщицы тайно передают Больному сладости и расшитые ткани, кое-кто из патрициев в частных разговорах высказывает поддержку линии Христа, а самые смелые, через своих писцов и любовниц, сливают информацию, что пусть Учение и не без перегибов, но в целом дело нужное, а то кое-кто совсем зарвался, давно пора…

Вскоре Христос совсем выздоравливает, возвращается к прежней деятельности, выходит к Храму с требованиями найти и строго наказать зачинщиков Своего распятия. Возвращается к публичным прогулкам по воде, кормит тысячи пятью хлебами, выпускает книгу, дает автографы. Римские власти время от времени обращаются к Христу, когда требуется публично изгнать торговцев из Храма или кого-нибудь воскресить. Христос присутствует на пирах римской знати, сам император Тиберий благосклонен к Пророку из далекой провинции, под Христа заводят крупные суммы, учреждают фонд Его имени, а директором фонда назначают Маму…»

Когда в ноябре случилась трагедия с Олегом Кашиным, я поставил подпись в его поддержку целых два раза. Боялся, что подпись, отправленная по мэйлу может затеряться. Я страдал вместе с ним, я чувствовал его боль, скрежетал зубами от злобы, желал мести. Как я ненавидел их всех… А теперь, спустя три месяца, мне в голову лезут вот такие дурацкие мысли.

Разговор не об Иисусе Христе и Олеге Кашине, а о прихотливости судьбы, о ее кривлянии. О мерцании добра и зла, о коллективном сознании, о неоправданных надеждах. О том, что без смерти нет и жизни. У Борхеса есть рассказ «Биография Тадео Исидоро Круса». В конце рассказа командир полицейского отряда, окружившего преступника, вдруг понимает, что он волк, а не собака, переходит на сторону преступника и сражается с ним вместе против собственных солдат. Замечательная история о том, что истину нельзя закупорить в бутылку и таскать с собой. Истина, как ветер, за ней надо поспевать.

Что тебя больше всего беспокоит в жизни? Есть ли такое, что никак не выходит из головы, а решить вопрос никак не можешь, банально не знаешь как или не хватает сил?

Меня беспокоит отсутствие Бога. Я очень, очень надеюсь, что Он все-таки есть. Меня беспокоят растущие слухи о том, что взрывы в метро и аэропортах устраивают вовсе не террористы. А еще меня тревожат люди, которые вместо слова «секс», говорят «соитие» или чего доброго «коитус». Опасайтесь людей, предающихся соитиям с коитусом.

Ты сильный человек?

Я слаб и труслив. На днях пробил двоих родственников по базе героев Войны, и оказалось, что мои дедушки совершали подвиги, о которых в семье не знали, но данные сохранились в архивах. Они поднимали солдат в атаку, раненные шли в бой и оба погибли весной. Одному было девятнадцать, другой – мой ровесник.

А слезы из глаз?

От счастья, когда слышу романс про первую и последнюю встречу.

За что было обидно больше всего?

Жаль, я не обладаю способностями супермена, не могу летать по небу, помогать хорошим людям и наказывать негодяев.

Россию жалко?

Россия – роковая женщина. Настасья Филипповна. Без нее жить не можешь, а с ней тоже.

Многие говорили, что «Нефтяную Венеру» ты написал специально для литературных премий. Сюжет о мальчике, который страдает синдромом Дауна, молодой отец, теряющий фактически все… Классическая драма с заранее известным концом. Умирают все, ну или почти. Как ты думаешь, можно ли написать роман для премии? И о чем ты думаешь, когда придумываешь текст?

О поступках других мы судим по себе, поэтому легко представить внутренний мир тех, кто упрекает меня в расчете. Я уже не могу в тысячный раз повторять, что тема ребенка-дауна моя личная тема. «Нефтяная Венера» - это комплекс размышлений об устройстве бытия. История о законе, который правит миром, который из-за непостижимости часто принимают за хаос. Эти детали книги замечают редко, зато упрекают в расчете на премию и в том, что дауны не могут говорить того, что говорит персонаж «Венеры». Как не могут, если я большинство реплик из жизни брал, за даунами записывал… Роман записанный за дауном - каламбур критикам на вооружение. Написать книгу для премии можно и многие так делают. Почему бы нет, если тебя в первую очередь интересует премия, а не сама книга. Это как с ментами: есть те, кому лишь бы посадить всеравно кого, а есть те, которые преступников ловят.

Как я пишу? Писать – все равно что молиться. Однажды вдруг понимаешь, что хочешь рассказать о чем-то, настраиваешься на тему, думаешь, задаешь вопросы и получаешь ответы, которые остается записывать, желательно без ошибок.

Ты до сих пор, наверное, молодой писатель, и бог знает, когда вот это «молодой» исчезнет. Тебя не тяготит акцент на твой возраст, когда начинают говорить о твоих книгах?

Многие начали писать и публиковаться в 20 лет. Намного раньше, чем я. Я не чувствую свой писательский возраст. Тело молодое, а душе тысяча лет.

Изучал некоторые биографии наших современных уже классиков литературы, заметил, что печататься они начинали лет в 30, тогда же писали свои знаковые произведения. Ты во сколько написал первый рассказ? Когда, по-твоему, надо начинать писать прозу? Со стихами же все просто. Стихоплетство – игра юности.

«Я очень сожалею, что очень поздно начал вести свой дневник. В моей жизни перед этим было очень много событий. Сейчас мне уже десять лет»... – этими словами 18 марта 1990 года начинается мой чудом сохранившийся первый дневник. Можно отмечать юбилей творческой деятельности с точностью до дня. 18 марта, вернувшись с экскурсии в Ясную Поляну, я начал писать. Уж больно мне усадьба понравилась, скрипучие полы, широкий стол, удобный диван, тисненые золотом книжные корешки. Папа научил меня писать, подкладывая мне в ящик с игрушками, сложенные треугольником на военный манер, письма от имени сказочного персонажа Петрушки. Я ни капли не сомневался в существовании под боком волшебного мира и давал Петрушке советы, как скинуть царя и охмурить царевну. Я никогда не решал стать писателем, просто однажды научился писать. А вот кабинетом и столом я так и не обзавелся.

Писатель должен не только хорошо писать, но уметь себя продавать. Согласишься, что симпатичный писатель намного продаваем, чем, скажем, более талантливый автор, но менее красивый. Ты для одного глянцевого журнала даже обнажился, для другого наполовину обнажался. Вот зачем?

Голышом я снялся лишь однажды. Предложили интересную концепцию фотосессии – про монстров, я завелся, хотел, чтобы получилось ярко, провокативно, это будоражило. От такого не отказываются. Я лишний раз хотел побыть соучастником творческого процесса. В такие моменты рождается энергия, которую больше нигде не получишь. Если эта съемка продвинула мои книги, хорошо. Впрочем, вряд ли, скорее это был риск, читатели консервативны. Уважаемые, маститые писатели, увидев фотографию, расспрашивали меня: «Ты че, реально голый был? А девчонка че? А че у нее сиськи такие маленькие? А че как ваще?» Я же там с моделью, студенткой архитектурного института.

После той съемки движуха началась. Глянцевые фотосессии писателей участились, три прекрасных леди из группы московских критиков «ПоПуГан» (Погорелая, Пустовая, Ганиева) сфотографировались недавно в весьма воздушных нарядах. Судя по опыту Волочковой, съемка голышом теперь является надёжным противоядием против системы.  С другой стороны, Виктор Пелевин вообще не фотографируется. Не то чтобы голым. С продажами это не связано. Более талантливые могут не тревожиться, несправедливости не существует, время все расставит по местам.

Русский писатель – он каким должен быть?

Робеть перед Богом (которого возможно нет) и не трусить перед людьми.

Чьи книги зацепили тебя в последний год?

«Анна Каренина», «Над пропастью во ржи», «Рукопись найденная в Сарагосе». Чтение для меня – разговор, писатели и их персонажи – собеседники, лучше перечитать книгу, чем трепаться с кем попало. Ну и, конечно, люблю праведную злость Шаргунова, высоту полета Прилепина, нравственные искания Сенчина, трагическую красоту Ганиевой.

Готов писать по заказу Кремля? Какой-нибудь роман о бравом молодом человеке, активисте движения «Наши» из провинции, который борется с «оранжевой угрозой» и, наверное, побеждает. Или вдруг тебе предложат грант. Я все к тому, ну если не ты выберешь тему нового романа, а тебе выберут, ты будешь писать или деликатно откажешься?

Стремление огрести ласки Кремля напоминает желание девочек-подростков угодить в «Дом 2» и маленькую трагедию «Скупой рыцарь» одновременно. Для оранжевой угрозы Россия великовата. Устроишь в Москве революцию, а в соседней области еще двести лет ничего не изменится. Новое общество прорастает сквозь старое, как весенняя трава прорастает через прошлогодние листья. Этот естественный процесс старое общество принимает за призраки оранжевой угрозы.

Чего ты хочешь в жизни и от жизни?

Хочу, чтобы люди были счастливы и не обижали животных. Хочу писать так, чтобы мои книги читали во всем мире. Сегодня, завтра и всегда. Хочу научиться говорить на языке любви, страданий и счастья. А еще… хочу стать хотя бы капельку умнее, может тогда я смогу писать почти начисто и править книжки после издания не больше трех раз. А пока у меня с первого раза не всегда получается. И не только в литературе.

Чем отличается любовь и дружба? И какой любви не может быть? И какой дружбы? Часто ли тебя обманывали? Ты обманывал?

Любовь и дружба – это, когда годами не скучно вместе. Вранье возникает, когда люди не принимают истины. Я врать не люблю.

Ты мстительный человек? Чего бы не простил никогда?

Я слишком непоследовательный для мести. Хотя я понимаю тех, кто, однажды увидев свой разрушенный дом, сжигает дом обидчика.

Чтобы ты сейчас сказал себе шестнадцатилетнему?

Не упускай ту рыжую девчонку из четвёртой группы.