Главное сегодня

29/03/2024 ВСЕ НОВОСТИ
02.01.13 10:45
| Просмотров: 311 |

Подлинная страсть Йозефа Шкворецкого

Владимир Соловейчик

«Большое видится на расстоянии», - это расхожее, но от того не менее справедливое мнение целиком и полностью стоит отнести к оценке жизненного пути и литературного творчества крупнейшего чешского писателя Йозефа Шкворецкого. Год назад, 3 января 2012 года, он скончался в канадском Торонто, в котором проживал после эмиграции из родной страны в роковом для чехов и словаков 1968-м... Книги Шкворецкого пришли к русскому читателю, по вполне понятным причинам, лишь в последние годы, что, однако, не мешает понять масштаб того, что было сделано им за долгую жизнь — 87 лет - в мировой культуре. В родной Чехии его имя известно каждому читающему человеку.

Родился будущий известный писатель и сценарист 27 сентября 1924 года в небольшом чешском городе Находе, увековеченном им впоследствии в своей эпопее о Данни Смиржицком, ставшей главной среди многочисленных произведений одного из самых популярных и плодовитых чешских авторов, протянувшейся от времен домюнхенской буржуазной республики до реалий периода «развитого социализма» и эмигрантского бегства от его «прелестей». Защитив в 1951 году докторскую диссертацию по американской философии, Шкворецкий преподавал, работал в издательствах, переводил на чешский язык произведения зарубежных классиков: благодаря ему чешский писатель приобщился к творчеству Рэя Брэдбери, Генри Джеймса, Эрнеста Хемингуэя, Уильяма Фолкнера. В шестидесятые годы прошлого века, в эпоху расцвета чешского кинематографа «новой волны», Шкворецкий, как сценарист, активно сотрудничал с такими будущими мэтрами, как Милош Форман, Иржи Менцель, Эвальд Шорм, писал статьи и эссе о джазе, став его главным популяризатором и пропагандистом в социалистической Чехословакии. Как заметил российский исследователь творчества Шкворецкого Максим Немцов, «подлинная страсть Шкворецкого, музыка, выступает лейтмотивом повествования, мощной символической и идеологической силой... история паренька, играющего джаз при гитлеровском режиме и мечтающего о настоящем бас-саксофоне в настоящем джазовом оркестре, - чистое волшебство, парабола, притча на темы искусства и политики в той зоне, где они как-то уживаются вместе, а джаз в полной мере служит метафорой человеческой свободы и самореализации... Стиль прозы Шкворецкого, пишущего и на чешском, и на английском, поэтичен, и сюжет в ней часто играет меньшую роль, чем игра слов и образов. Его длинные периоды виснут и уходят в бесконечность, а огромные придаточные в скобках паровозами грохочут мимо. Язык его в высшей степени музыкален, одновременно напоминая фуги и сонаты -- и бесконечные саксофонные импровизации свободного джаза. В нем -- и ностальгия, и горечь писателя, оторванного от родной языковой среды...»

В своей стране Шкворецкий писал детективы, рассказы и повести о любви и даже литературно-критическое исследование о детективном жанре как таковом, вышедшее в 1965 году и сделавшее ему имя. Хотя известен Шкворецкий был и ранее — во многом, благодаря романам, которые не пропускала цензура. После двух десятилетий литературной деятельности Шкворецкого, наконец-таки, приняли в Союз писателей ЧССР в 1967 году. Год спустя, в период «Пражской весны», Шкворецкий становится членом ЦК Союза писателей ЧССР и членом ЦК весьма влиятельного при руководстве Александра Дубчека ФИТЕС - Союза творческих работников кино и телевидения ЧССР. Именно в тот год Шкворецким была написана книга, вытолкнувшая его в канадскую эмиграцию, - детективная мелодрама «Львёнок», восьмидесятитысячный тираж второго издания которой был по приказу властей уничтожен в 1970 году. «Первое издание появилось в тот краткий период, который был связан с именем Александра Дубчека, а второе издание удушила вновь восторжествовавшая в Чехословакии цензура. Она же изъяла из проката снятый по этой книге фильм «Флирт с барышней Серебряной», - рассказал в своём обращении к русским читателям сам Шкворецкий. - Все события, на фоне которых разыгрывается история прекрасной и загадочной барышни Серебряной из ветеринарной клиники и редактора отдела поэзии одного пражского государственного издательства, большинству из вас не покажутся чуждыми. Они знакомы вам по вашему собственному опыту. Точно так же главная сюжетная линия основана на реальных событиях. Эту историю мне рассказал мой друг... Моя история, однако, заканчивается иначе. Это роман, а романы, как писал Гёте, - это Dichtung und Wahrheit (поэзия и истина), амальгама вымысла и действительности. В «Львенке», как вы поймете, действительность преобладает». Эта действительность сочетает лихо закрученный детективный сюжет — поиски действительного убийцы крупного функционера «идеологического фронта», историю безответной любви молодого поэта Карла Ледена к пережившей гитлеровский концлагерь барышне Серебряной, сатира на издательские будни и нравы ведущих партийных аппаратчиков периода «культа личности Готтвальда». Звучит там и сильная нотка ностальгическая нотка — тоска об утраченной вере в чистоту и перспективу изначального коммунистического идеала, с такой силой высказанная в современной чешской литературе разве что Миланом Кундерой. 

«- И ты еще будешь уверять, что работа может спасти меня от хандры? Работа! Я ведь привыкла думать, что работа помогает достижению высокой цели... Они меня от этого вылечили, - бормотала она. – Мой папенька, известный непреклонный разоблачитель врагов народа. И мой товарищ супруг. 
Она засмеялась, и из ее глаз покатились слезы.
- А я обожала Маяковского. «Пускай нам общим памятником будет построенный в
боях социализм.» В боях! А какие такие бои ведет мой товарищ супруг? Ты ведь знаешь,
да?
- Знаю, - ответил я.
Она схватила меня за руку.
- Карличек… если тебе этого хочется, если тебе это по душе – выступи против него. Надо наконец плюнуть на все и начать драться за какое-нибудь дело!
Я усмехнулся и сказал холодно:
- Я не драчун. А твой муж уже заручился поддержкой большинства. Неохота понапрасну разбивать себе лоб.
- Ясно. – Голос у нее дрогнул, это было почти рыдание. – Никто не хочет разбивать себе лоб. Кончится тем, что его разобьют все до единого.
- Не будет этого, - сказал я. – Мы живем в век осторожности. А лоб разбивают только неосторожные. Безумцы. Идеалисты.
Она всхлипнула и кивнула аккуратной прической.
- И что же будет?
- Жизнь коротка, - сказал я. – А после смерти приговоры не выносят. У нас есть шанс осторожненько дожить до пенсии.
- Я знавала и осторожных, и неосторожных. И все они нежданно-негаданно представали перед судом… вот только перед каким? Может, перед Божьим?
Я пожал плечами.
- Не знаю.
- Они умерли, - сказала шефиня. – Или сидят. А уж как осторожничали! И даже усердие проявляли в этом своем осторожничанье.
- Жизнь – это риск! – объяснил я.
- А еще они верили в нее. В высокую цель, понял? – Она поглядела на меня коньячными глазками. – Как я. Правда, я уже давно не… От этой душевной болезни меня вылечили.
Она мертво глянула на бутылку «Мари Бризар».
- Теперь я душевно здоровая алкоголичка. И соблазняю молодых людей...»

(перевод И. Безруковой)

Политический крах здесь наглядно демонстрируется, сопровождается крахом моральным, распадом человеческой личности, утратившей прежний идеал, но так и не обретшей новый. А ведь поиск идеала, наряду с любовью к музыкальной гармонии, джазу, является подлинной страстью, проходящей сквозь весь творческий путь Йозефа Шкворецкого. И в этой связи весьма символично, что этот эмигрант и идейный западник оказался творцом лучшего, как мне кажется, в чешской литературе образа коммуниста Юлиуса Фучика, полного оптимизма и уверенности в конечном торжестве своего дела, любящего жизнь во всех её проявлениях, «бабника Фучика», от одного взгляда и речей которого сразу и бесповоротно теряли голову женщины. Коммуниста Фучика, автора «Репортажа с петлей на шее», лидера антифашистского Сопротивления, казненного гитлеровцами в берлинской тюрьме. Журналиста Фучика, редактора «красной» газеты «Руде право», большого и искреннего друга СССР, взявшего на себя руководство коммунистическим подпольем и нелегальным ЦК КПЧ в отсутствие сбежавших от нацистов «старших товарищей». Героя, фактически брошенного на верную смерть Готтвальдом, Копецким, Бацилеком, пересидевшими на комфортабельных подмосковных дачах гестаповский террор, а затем вернувшимися в свою страну и установившими те самые порядки, против которых всю свою жизнь воевали герои Йозефа Шкворецкого и сам их создатель. Те самые порядки, блестяще высмеянные им в романе «Львёнок», да и во многих иных. Те самые порядки, имевшие мало общего с идеалом коммуниста Фучика и тех его товарищей, перед мужеством и подвижничеством которых склоняли свои головы даже их политические противники. В том числе и такие, как великолепный чешский писатель Йозеф Шкворецкий.